(no subject)

[zaleph]

День Рождения

Я хотел посвятить свою первую запись нашим детям и чуть-чуть нам. Ведь до тех пор, пока есть кто-то, кого мы называем папой или мамой – мы тоже чьи-то дети. Появляясь на свет, дети входят в нашу жизнь, чтобы уже никогда из неё не ''выйти'', они становятся нашей жизнью. По сути дела, если вдуматься, то очень часто – не мы ведём их по жизни и сквозь жизнь, а они – нас. Они ''записывают'' нас в детский сад, они приводят нас ''первый раз в первый класс'', вместе с ними мы поступаем в Университеты, выходим замуж и женимся. Поэтому я и хотел в качестве своей первой записи поместить один из моих комментариев, написанных несколько месяцев тому назад к внезапно возникшей Журнальной дискуссии о том ''Зачем нам нужны дети?''. Я написал этот комментарий в виде письма одной из участниц Журнала, на страницах которого я наткнулся на бушевавшую во всю дискуссию; я намеревался, не меняя ни его содержания, ни формы, поместить его в качестве своей первой записи.
Но…, как это часто бывает в жизни, эти две буквы, становясь словом приобретают ''магическую'' силу менять (иногда до неузнаваемости) всё то, что предшествовало моменту его образования. Но… календарь показывал, что приближается 23 мая и тогда это самое ''Но'' решило напомнить мне о том, кто ''здесь'' предполагает, а кто располагает. И намерение посвятить свою первую запись тому, что для нас значат наши дети заменилось намерением рассказать о том, чем для меня стал обыкновенный день 23 мая, ибо это день моего Рождения. И сегодня, 23 мая 2004 года, мне, в этой Новой жизни, исполняется 15 лет. Ну, а дети пусть подождут день-другой.
Я родился во вторник, 23 мая 1989 года в ту минуту, когда самолёт Итальянской авиакомпании AlItalia коснулся взлётно-посадочной полосы Нью Йоркского аэропорта имени Кеннеди, все пассажиры, неожиданно для меня, зааплодировали и ... настала тишина; в эту минуту я и родился. Постепенно нарастала суета, мимо меня начали проходить пассажиры задних рядов, а я сидел, пытаясь осознать значимость этого момента и запомнить себя в этом, ибо я наблюдал момент своего собственного рождения. Для тех, кто проходил мимо меня – это было возвращением домой из Европы или прилётом в гости, а для меня – это был Момент Истины, момент полной и окончательной победы о которой я столько лет мечтал, так мучительно долго шёл и вот теперь, когда уже не было никаких сомнений в победе, у меня не только не было сил радоваться, у меня не было сил встать. Я был, как под слабой дозой наркоза. Я физически осознавал и чувствовал происходящее – шум голосов, объявления о предстоящих формальностях для пассажиров, но, в то же самое время, меня там, как будто, небыло, я психологически, был как бы ''снаружи'' всего этого, а не его частью. Я почувствовал почти панический страх перед тем неведомым к которому я столько лет стремился и которое теперь ждало меня за пределами самолёта; это был момент когда в крови ''сгорала'' последняя капля адреналина, когда иссяк ажиотаж борьбы, надежд, страхов и просто ожиданий, когда сила ненависти к тому, что окружало и страх того, что детям предстоит повторить такой же путь помогала не отступать. Всё улетучилось, чтобы освободить место для того, что предстояло ещё построить на ровном месте, начав всё с начала. А было поздно; я очень долго я шёл к этому дню, много лет было потеряно ни за что ни про что. Я шёл к этому дню долгих 9 лет, с момента первого отказа в разрешении на выезд. Подача документов, увольнение с работы, отказ, поиски и устройство на новую работу, подача на пересмотр решения, отказ. Слёзы жены и просьбы отказаться от всего этого и начать жить ''по-человечески'', а не в ожидании срока, когда можно опять ходатайствовать о получении разрешения. Снова подача документом и круг отказов и смен работ повторялся – жизнь продолжалась и жизни не было. В 1982 году родился сын, дочери уже было 6 лет. Я думал, что подходит время прощания с мечтой, я думал, что надо начать ''переговоры'' с самим собой и найти этой несбывшейся мечте место в себе, там , где у неё и так уже было неплохое соседство – она не была первой. Но я думал о том, что я скажу детям, когда они вырастут, в какую жизнь я их вывожу, каким они будут видеть меня в той жизни и как я сам смогу смотреть на себя. Неужели вот всё это и есть то, чего я достиг в жизни и я не мог с этим смириться; ни у кого – ни у жены, ни у моих родителей, ни у родителей моей жены небыло никаких шансов остановить меня – это было в состоянии сделать лишь ненавистное мне государство и оно это делало. Но времена начали меняться и как только в очередной раз приподнялся ''железный занавес'' – я был готов. И на этот раз меня ''отпустили''. Это был тяжёлый удар для моей жены. Для неё это означало разлуку с мамой (папы уже небыло в живых, что только усугбляло проблему) и со всеми остальными, начиная с родной сестры. Я оставлял своих родителей, будучи единственным сыном. Я знал, что беру на себя огромную тяжесть ответственности за всё, что с нами произойдёт. Я знал, понимал и чувствовал, что помимо ответственности я беру на себя тяжкий грех лишая мать дочери и внуков, а жену и детей – матери и бабушек. Я осознавал, что я лишаю своих родителей единственного сына. И мне было очень тяжело, но я не мог иначе, я не хотел иначе – другого пути просто не существовало. Я знал, что единственным оправданием того, что я делал мог быть только факт того, что я сумею построить новую жизнь для своей семьи, жизнь, которая сможет послужить мне единственным оправданием всего того, что я ломал. Моя жена не верила, что это возможно, она уезжала с чувством безропотного подчинения судьбе. И настал день 5 марта 1989 года. Перрон Кишинёвского вокзала. Яркий весенний день, родители, родственники, друзья. Тихие разговоры, обстановка почти похоронная. Мы уезжали поездом в Москву, чтобы оттуда лететь на Вену. Подали состав, погрузили чемоданы, жена попрощалась со всеми, сдерживая слёзы, взяла за руки детей, вошла в купе и разрыдалась так горько, как это могут только женщины и дети. Напротив сидели притихшие от вида плачущей мамы дети. Яночка пересела к Ларисе и стала её успокаивать, а я вышел из купе, чтобы попрощаться с теми, кто нас провожал. Последними я прощался со своими родителями и это был последний раз, когда я видел своего отца; он скончался в феврале 1991 года, в Израиле и я впервые пришёл на его могилу в 96 году. Последними словами моего отца были слова: ''Береги Ларису и детей, ты теперь у них один, пусть Бог тебе поможет и простит, помни, что здесь мама – пиши, звони''. Он ничего не сказал о себе и это было неудивительно. Для него всю жизнь на первом месте была его жена и единственный сын. И сейчас, много лет спустя, я не могу (и никогда уже не смогу) спокойно об этом вспоминать. Я вернулся в вагон и поезд медленно тронулся. Я смотрел на перрон и подводил черту под тем, что я стал называть – Прошлая жизнь. А все те, кто провожали нас на вокзале и половина из которых была вообще против эмиграции, через год уже были в Израиле. Так для нас завершился ''процесс воссоединения семей''. Впереди была полная темнота, наполненная мечтами, надеждами и непоколебимой уверенности в том, что я должен, я смогу и я сделаю. Жизнь, наконец-то, обрела полновесную цель и смысл. Спустя два месяца полунищенского существования вначале в Вене, а затем в Риме и Ладисполи, 10 мая 1989 года, мы получили разрешение на въезд в Соединённые Штаты. В этот день мы купили детям мороженое. И, наконец, настал день 23 мая, когда нас привезли в аэропорт имени Леонардо да Винчи и нацепили на лацкан пиджака круглую голубую бумажку, изображавшую земной шар с надписью HIAS, которую я храню по сей день. В эту минуту мне, почему-то, вспомнились жёлтые шестиконечные звёзды, но это продолжалось лишь одно мгновение. Посадка в самолёт и мы взлетели, чтобы уже приземлится в Новой, совершенно неведомой жизни. Долгие часы полёта я сидел и думал о Прошлой жизни, о том, что понадобится много времени, чтобы расселить её в себе; чтобы ''поселить'' отдельно то, что было ненавистно от того и тех, к кому обязательно захочется мысленно прислониться когда будет трудно, когда захочется опять почувствовать что-то что было и что хочется продолжать нести в своей памяти. Я думал о будущем, на встречу с которым я летел. Я думал о чисто практических вещах, таких, как то, что впереди ещё Вена, где надо отказаться ехать в Израиль, я стремлюсь в страну, что не звала меня и языка которой я не знаю, у меня нет документа об образовании, у меня нет ничего, что подтверждало бы мои слова о том, что я делал и кем я был в той Прошлой жизни, я никогда не был в этой стране и у меня никого там не было. За мною были дети и жена и у меня нет ни права ни времени на ошибки и их исправление. Мы летели в никуда и ни к кому – у меня была моя семья и у них был только я; нам не на кого и не на что было надеяться.
Мы летели в Новую жизнь и всё, что было до сих пор с каждой минутой значило всё меньше и меньше. Приближался момент моего рождения. Хотелось бы сказать, что в эту минуту переворачивалась ещё одна страница жизни, но это была не страница и даже не глава – это заканчивалась целая жизнь, закрывалась первая книга и открывалась новая, которую ещё предстояло написать.
Подошла наша очередь выходить, мы поднялись, взяли за руки детей, взяли свои вещи и направились к выходу, а на самом деле на встречу с Новой жизнью. Таможенный досмотр, проверка документов представителями Службы Иммиграции и две печати на бланке визы. Одна печать удостоверяла, что я легально въехал в страну на постоянное место жительства, а вторая удостоверяла, что я въезжаю в статусе беженца с правом на работу. Вот эти две печати и лежат в основе моей глубокой благодарности этой стране, которая не звала меня, но разрешила мне войти и дала мне шанс стать тем, кем я смогу. Я на всю оставшуюся жизнь буду признателен этой стране за то, что она не только дала мне возможность стать Человеком, но и за то, что я смог осуществить всё то, что по сей день помогает мне жить в мире со своей совестью, даже помня о том, чем закончилась Прошлая жизнь, за то, что мне не стыдно смотреть в глаза своей жене; ведь когда мы ухаживаем за нашими будущими жёнам, мы пытаемся убедить их в том, что мы – самые лучшие из тех кто их окружают, а женившись – мы посвящаем свою жизнь тому, чтобы доказать, что они не ошиблись в своём выборе. Я благодарен этой стране за то, кем я смог стать и за то, что мне не стыдно за то, каким меня видят мои, теперь уже взрослые, но всё ещё дети.
И поэтому, сегодня, 23 мая, самый настоящий День Рождения Меня.

Comments

[zaleph.livejournal.com]

В жизни, действительно, важно знать, как Вы говорите, какую же цену мы заплатили и платим; но в том-то и дело, что когда доходит до такой вот "жизненной бухгалтерии", то чаще всего оказывается, что значимость того, что мы пытаемся "купить" у жизни так велика для нас, что мы действуем по (экономически) совершенно безграмотному принципу: "Мы за ценой не постоим". И только Время вносит ясность в эту "сделку", но при этом действует известный принцип: "All sales are final; no returns or exchanges are accepted". О "мире" и "недовольстве": я всегда готов с интересом выслушать Ваше мнение и не стану "скрывать" своего - нам для этого не надо никак специально договариваться.
"Я ещё не там..." - а я к моменту "всё доказал" уже "хорошо" переступил через черту 40летия и основной темой моей жизни, как говорят музыканты, была мелодия в стиле поздно-так-много-надо-успеть-а-я-опоздал-с-началом. И ещё одно - это было единственное время в моей жизни, когда я боялся умереть и речь шла не обо мне, а о том, что будет с теми, кто останется. Это были издержки огромного внутреннего психологического самодавления, но со временем, по мере изменения самоощущения, всё "выровнялось", давление "упало" до нормального (для меня) и тогда не только ушли дурные мысли, но стали чётче вырисовываться те немногие вещи до которых всё ещё хочется дожить. И последнее: ни употребление моего имени ни обращения "Вы" не представляют для меня абсолютно никакой проблемы. Спасибо за отзыв о моей "саге" о нас и наших детях. Я и не сомневался в том, что Вы вычитаете самое главное не смотря на шутливый "фасад".

[nelka35.livejournal.com]

Свобода – это право выбирать,
с душою лишь советуясь о плате,
что нам любить, за что нам умирать,
на что свою свечу нещадно тратить.
Игорь Губерман

Вот это и есть, в какой-то степени, наша жизненная бухгалтерия...

...поздно-так-много-надо-успеть-а-я-опоздал-с-началом

М-да.. хорошо сказано. И чувство - да, знакомо...

...Это были издержки огромного внутреннего психологического самодавления, но со временем, по мере изменения самоощущения, всё "выровнялось", давление "упало" до нормального (для меня)...

Илья, извините, но я не очень понимаю. Обьясните, что Вы имеете в виду, пожалуйста.

И спасибо за все.

[zaleph.livejournal.com]

Объяснение внутреннему самодавлению очень "просто" иллюстрируется мотивом "поздно.." и т.д. В 41 уже надо быть кем-то, а я был - никто, с гипертрофированным желанием доказать всем, кто не верил в меня, а это были все, включая мою жену, что они ошибаются, а я прав. Я был человеком ниоткуда, ни с чем, кроме обострённого чувства ответственности, долга и ощущения, что мои главные враги - это возраст и время. У меня было "много возраста" и очень мало времени. Я не оставлял себе времени ни, как говорили, на осмотреться, ни на ошибки. Я сам ставил себя в экстремальные условия, куда меня никто, кроме меня самого не загонял. Я начинал не с нуля, а с долга в 3000 долл. за перелёт Рим-Нью Йорк; для меня, человека, который никогда и никому не был должен и у которого ещё не было и намёка на источник средств существования - эта сумма казалась фантастической. Мы, как и многие, начинали свою жизнь с аппартментов. Дети были в одной комнате, мы в другой, малый пошёл в первый класс, с ним надо было заниматься, дочь пошла в 8 и жаловалась, что ей негде заниматься, а учиться она любила и это не было поводом, чтобы чего-то не делать. Машину мы купили лишь год спустя, а в Филадельфии, в отличие от Нью Йорка, очень тяжело жить без машины и ещё тяжелее найти работу. Всё это, вместе с тем, что не на кого было ни с чем рассчитывать и поддерживало это огромное внутреннее психологическое давление, которое, как потом "выяснилось" называется стресс. Но, как оказалось, мы сами себя тоже (до поры до времени) не всегда хорошо знаем - в этой ситуации я узнал о себе много "интересного" и полезного, включая и представление о том, на что я способен в условиях, когда некуда отступать; это новое понимание в сочетании с первыми достижениями и помогло постепенно сбалансировать и само давление. Вот такое "краткое изложение" темы.

[nelka35.livejournal.com]

Спасибо. Я понимаю.

Я лично в этом состоянии сейчас. Мне важно самой себе это доказать. И, как я понимаю из Вашего рассказа, смогу это сделать только в процессе...

[zaleph.livejournal.com]

Это тяжело... Я знаю, я был "там". Но всегда есть что-то, что отвечает на один из вопросов: "Ради чего?", "Зачем" и "Почему я этого хочу?". В каждом из нас свой "движитель" - у одних лучше работает "доказать им", а у других - "доказать себе". При этом "доказать себе", иногда, достигается, как результат того, что "доказал им". Надо знать себя. Для определённой категории людей иметь дело с самим собой всегда труднее, чем с окружающими из-за завышенных требований к самому себе и очень критичного отношения к себе и к своим результатам; отношения "плавно" переходящего в то, что именуется "low selfesteem". И этот, вроде бы безобидный "low" оказывает сильнейшее влияние на всю нашу жизнь, подтверждая хорошо известную истину, что "характер человека - это его судьба".

[nelka35.livejournal.com]

Да, Вы правы.

И все же - всегда "Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал..."

Но и ответы на вопросы "Ради чего?", "Зачем" и "Почему?", у меня/для меня тоже непростые пока. Или это я не могу разобраться...

[wall4.livejournal.com]

Всё очень знакомо. По сравнению с тобой мы были миллионерами - у нас было аж 1100 долларов! ))