![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
День Рождения
Я хотел посвятить свою первую запись нашим детям и чуть-чуть нам. Ведь до тех пор, пока есть кто-то, кого мы называем папой или мамой – мы тоже чьи-то дети. Появляясь на свет, дети входят в нашу жизнь, чтобы уже никогда из неё не ''выйти'', они становятся нашей жизнью. По сути дела, если вдуматься, то очень часто – не мы ведём их по жизни и сквозь жизнь, а они – нас. Они ''записывают'' нас в детский сад, они приводят нас ''первый раз в первый класс'', вместе с ними мы поступаем в Университеты, выходим замуж и женимся. Поэтому я и хотел в качестве своей первой записи поместить один из моих комментариев, написанных несколько месяцев тому назад к внезапно возникшей Журнальной дискуссии о том ''Зачем нам нужны дети?''. Я написал этот комментарий в виде письма одной из участниц Журнала, на страницах которого я наткнулся на бушевавшую во всю дискуссию; я намеревался, не меняя ни его содержания, ни формы, поместить его в качестве своей первой записи.
Но…, как это часто бывает в жизни, эти две буквы, становясь словом приобретают ''магическую'' силу менять (иногда до неузнаваемости) всё то, что предшествовало моменту его образования. Но… календарь показывал, что приближается 23 мая и тогда это самое ''Но'' решило напомнить мне о том, кто ''здесь'' предполагает, а кто располагает. И намерение посвятить свою первую запись тому, что для нас значат наши дети заменилось намерением рассказать о том, чем для меня стал обыкновенный день 23 мая, ибо это день моего Рождения. И сегодня, 23 мая 2004 года, мне, в этой Новой жизни, исполняется 15 лет. Ну, а дети пусть подождут день-другой.
Я родился во вторник, 23 мая 1989 года в ту минуту, когда самолёт Итальянской авиакомпании AlItalia коснулся взлётно-посадочной полосы Нью Йоркского аэропорта имени Кеннеди, все пассажиры, неожиданно для меня, зааплодировали и ... настала тишина; в эту минуту я и родился. Постепенно нарастала суета, мимо меня начали проходить пассажиры задних рядов, а я сидел, пытаясь осознать значимость этого момента и запомнить себя в этом, ибо я наблюдал момент своего собственного рождения. Для тех, кто проходил мимо меня – это было возвращением домой из Европы или прилётом в гости, а для меня – это был Момент Истины, момент полной и окончательной победы о которой я столько лет мечтал, так мучительно долго шёл и вот теперь, когда уже не было никаких сомнений в победе, у меня не только не было сил радоваться, у меня не было сил встать. Я был, как под слабой дозой наркоза. Я физически осознавал и чувствовал происходящее – шум голосов, объявления о предстоящих формальностях для пассажиров, но, в то же самое время, меня там, как будто, небыло, я психологически, был как бы ''снаружи'' всего этого, а не его частью. Я почувствовал почти панический страх перед тем неведомым к которому я столько лет стремился и которое теперь ждало меня за пределами самолёта; это был момент когда в крови ''сгорала'' последняя капля адреналина, когда иссяк ажиотаж борьбы, надежд, страхов и просто ожиданий, когда сила ненависти к тому, что окружало и страх того, что детям предстоит повторить такой же путь помогала не отступать. Всё улетучилось, чтобы освободить место для того, что предстояло ещё построить на ровном месте, начав всё с начала. А было поздно; я очень долго я шёл к этому дню, много лет было потеряно ни за что ни про что. Я шёл к этому дню долгих 9 лет, с момента первого отказа в разрешении на выезд. Подача документов, увольнение с работы, отказ, поиски и устройство на новую работу, подача на пересмотр решения, отказ. Слёзы жены и просьбы отказаться от всего этого и начать жить ''по-человечески'', а не в ожидании срока, когда можно опять ходатайствовать о получении разрешения. Снова подача документом и круг отказов и смен работ повторялся – жизнь продолжалась и жизни не было. В 1982 году родился сын, дочери уже было 6 лет. Я думал, что подходит время прощания с мечтой, я думал, что надо начать ''переговоры'' с самим собой и найти этой несбывшейся мечте место в себе, там , где у неё и так уже было неплохое соседство – она не была первой. Но я думал о том, что я скажу детям, когда они вырастут, в какую жизнь я их вывожу, каким они будут видеть меня в той жизни и как я сам смогу смотреть на себя. Неужели вот всё это и есть то, чего я достиг в жизни и я не мог с этим смириться; ни у кого – ни у жены, ни у моих родителей, ни у родителей моей жены небыло никаких шансов остановить меня – это было в состоянии сделать лишь ненавистное мне государство и оно это делало. Но времена начали меняться и как только в очередной раз приподнялся ''железный занавес'' – я был готов. И на этот раз меня ''отпустили''. Это был тяжёлый удар для моей жены. Для неё это означало разлуку с мамой (папы уже небыло в живых, что только усугбляло проблему) и со всеми остальными, начиная с родной сестры. Я оставлял своих родителей, будучи единственным сыном. Я знал, что беру на себя огромную тяжесть ответственности за всё, что с нами произойдёт. Я знал, понимал и чувствовал, что помимо ответственности я беру на себя тяжкий грех лишая мать дочери и внуков, а жену и детей – матери и бабушек. Я осознавал, что я лишаю своих родителей единственного сына. И мне было очень тяжело, но я не мог иначе, я не хотел иначе – другого пути просто не существовало. Я знал, что единственным оправданием того, что я делал мог быть только факт того, что я сумею построить новую жизнь для своей семьи, жизнь, которая сможет послужить мне единственным оправданием всего того, что я ломал. Моя жена не верила, что это возможно, она уезжала с чувством безропотного подчинения судьбе. И настал день 5 марта 1989 года. Перрон Кишинёвского вокзала. Яркий весенний день, родители, родственники, друзья. Тихие разговоры, обстановка почти похоронная. Мы уезжали поездом в Москву, чтобы оттуда лететь на Вену. Подали состав, погрузили чемоданы, жена попрощалась со всеми, сдерживая слёзы, взяла за руки детей, вошла в купе и разрыдалась так горько, как это могут только женщины и дети. Напротив сидели притихшие от вида плачущей мамы дети. Яночка пересела к Ларисе и стала её успокаивать, а я вышел из купе, чтобы попрощаться с теми, кто нас провожал. Последними я прощался со своими родителями и это был последний раз, когда я видел своего отца; он скончался в феврале 1991 года, в Израиле и я впервые пришёл на его могилу в 96 году. Последними словами моего отца были слова: ''Береги Ларису и детей, ты теперь у них один, пусть Бог тебе поможет и простит, помни, что здесь мама – пиши, звони''. Он ничего не сказал о себе и это было неудивительно. Для него всю жизнь на первом месте была его жена и единственный сын. И сейчас, много лет спустя, я не могу (и никогда уже не смогу) спокойно об этом вспоминать. Я вернулся в вагон и поезд медленно тронулся. Я смотрел на перрон и подводил черту под тем, что я стал называть – Прошлая жизнь. А все те, кто провожали нас на вокзале и половина из которых была вообще против эмиграции, через год уже были в Израиле. Так для нас завершился ''процесс воссоединения семей''. Впереди была полная темнота, наполненная мечтами, надеждами и непоколебимой уверенности в том, что я должен, я смогу и я сделаю. Жизнь, наконец-то, обрела полновесную цель и смысл. Спустя два месяца полунищенского существования вначале в Вене, а затем в Риме и Ладисполи, 10 мая 1989 года, мы получили разрешение на въезд в Соединённые Штаты. В этот день мы купили детям мороженое. И, наконец, настал день 23 мая, когда нас привезли в аэропорт имени Леонардо да Винчи и нацепили на лацкан пиджака круглую голубую бумажку, изображавшую земной шар с надписью HIAS, которую я храню по сей день. В эту минуту мне, почему-то, вспомнились жёлтые шестиконечные звёзды, но это продолжалось лишь одно мгновение. Посадка в самолёт и мы взлетели, чтобы уже приземлится в Новой, совершенно неведомой жизни. Долгие часы полёта я сидел и думал о Прошлой жизни, о том, что понадобится много времени, чтобы расселить её в себе; чтобы ''поселить'' отдельно то, что было ненавистно от того и тех, к кому обязательно захочется мысленно прислониться когда будет трудно, когда захочется опять почувствовать что-то что было и что хочется продолжать нести в своей памяти. Я думал о будущем, на встречу с которым я летел. Я думал о чисто практических вещах, таких, как то, что впереди ещё Вена, где надо отказаться ехать в Израиль, я стремлюсь в страну, что не звала меня и языка которой я не знаю, у меня нет документа об образовании, у меня нет ничего, что подтверждало бы мои слова о том, что я делал и кем я был в той Прошлой жизни, я никогда не был в этой стране и у меня никого там не было. За мною были дети и жена и у меня нет ни права ни времени на ошибки и их исправление. Мы летели в никуда и ни к кому – у меня была моя семья и у них был только я; нам не на кого и не на что было надеяться.
Мы летели в Новую жизнь и всё, что было до сих пор с каждой минутой значило всё меньше и меньше. Приближался момент моего рождения. Хотелось бы сказать, что в эту минуту переворачивалась ещё одна страница жизни, но это была не страница и даже не глава – это заканчивалась целая жизнь, закрывалась первая книга и открывалась новая, которую ещё предстояло написать.
Подошла наша очередь выходить, мы поднялись, взяли за руки детей, взяли свои вещи и направились к выходу, а на самом деле на встречу с Новой жизнью. Таможенный досмотр, проверка документов представителями Службы Иммиграции и две печати на бланке визы. Одна печать удостоверяла, что я легально въехал в страну на постоянное место жительства, а вторая удостоверяла, что я въезжаю в статусе беженца с правом на работу. Вот эти две печати и лежат в основе моей глубокой благодарности этой стране, которая не звала меня, но разрешила мне войти и дала мне шанс стать тем, кем я смогу. Я на всю оставшуюся жизнь буду признателен этой стране за то, что она не только дала мне возможность стать Человеком, но и за то, что я смог осуществить всё то, что по сей день помогает мне жить в мире со своей совестью, даже помня о том, чем закончилась Прошлая жизнь, за то, что мне не стыдно смотреть в глаза своей жене; ведь когда мы ухаживаем за нашими будущими жёнам, мы пытаемся убедить их в том, что мы – самые лучшие из тех кто их окружают, а женившись – мы посвящаем свою жизнь тому, чтобы доказать, что они не ошиблись в своём выборе. Я благодарен этой стране за то, кем я смог стать и за то, что мне не стыдно за то, каким меня видят мои, теперь уже взрослые, но всё ещё дети.
И поэтому, сегодня, 23 мая, самый настоящий День Рождения Меня.
no subject
Хотя ощущение вины перед родителями осталось до сих пор и не отпускает, хотя их уже нет. Не дай Б-г никому выбирать между родителями и будущим детей.
http://irina5960.livejournal.com/2864.html
Мне очень близок ваш пост "23 февраля". Так это тронуло душу, что слезы на глаза навернулись. Я не раз собиралась написать о своих родителях, но пока не могу собраться с силами.
"Характер человека - это и есть его судьба".
Нет рецепта того, как надо делать "правильный" выбор; мало того, как правило, такового не существует. Вы говорите: "Не дай Б-г никому выбирать между родителями и будущим детей". Да, это тяжёлый выбор... для тех, для кого это предмет выбора. Для меня, самой проблемы выбора не было - я безоговорочно выбирал свою семью. Ещё тогда, когда, как, наверное во всех семьях, велись бесконечные разговоры об "ехать", я сказал, что пусть меня только выпустят, я уезжаю. Моя проблема была вдвойне тяжёлой - никто и слушать не хотел о Штатах. И теперь пора произнести самое главное слово - ХАРАКТЕР. Я прочитал не только Ваш пост, на который Вы дали ссылку, но и комментарии к нему. Вы неправы, говоря, что "...может, лучше надо было уговаривать, чтобы родители поехали с нами вместе.Конечно, сейчас есть только печаль и сожаление о несделанном". Я не знаю деталей, но дело не в этом. По тем или иным причинам, Вы сделали свой выбор, а Ваши родители, также, как и мои, сделали свой выбор. Я пошёл дальше Вас, но с тем же результатом. Я настоял, я потратил почти год на то, чтобы выправить их документы, мы вместе подали документы, каждый в надежде на своё; я - на получение разрешения, они - на отказ. Это был 88 год. Мы все получили разрешение, но они сделали свой выбор и сказали, что в Штаты с нами они не поедут. Причин было много; и неизвестно какой продолжительности скитание в Вене и Италии, жизнь в Штатх, где нет ни единого родственника и неоткуда ждать помощи, и вообще, опять жить среди чужих, а не "своих", мы там все пропадём и т.д. Я могу понять и опасения и желание жить среди "своих" и страх, но единственное, чего я, отец двоих взрослых детей, никогда не пойму; как можно было не поехать с семьёй единственного сына, куда бы они не уезжали. Не укоряйте себя за то, что Вы были недостаточно настойчивы, не в этом дело. Дело в том, что я написал в самом верху; характер Ваших и моих родителей определил то, что мы называем судьбой. Равно, как и наши характеры, определили наши судьбы. Это не имеет ничего общего с "суждено" - мы сами, сегодня, незаметно и не всегда даже осознанно создаём своё "завтра" и нет ничего, что суждено, за исключением того, что от нас вообще не зависит; стихийные бедствия, наследственные болезни, катастрофы.
23 февраля... Я тоже очень долго не мог ничего написать об отце, а в один день, я почувствовал, что я не могу не сказать то, что уже давным давно жило во мне. И я сказал.., самое главное.
С Rosh Hashanah Вас. Я желаю самого хорошего - Вам и всем тем, кто Вам дорог. Мира, здоровья, тем, кто работает - работы, а тем, кого называют мама/папа и бабушка/дедушка - "нахэс", такое трудно-переводимое на любой язык, слово, но так легко распознаваемое в жизни чувство.
Re: "Характер человека - это и есть его судьба".
К сожалению, мои родители даже слушать не хотели о выезде. Было много причин для этого, сейчас не к чему о них говорить. Есть то, что осталось со мной- моя память о них, память моих детей, для которых они были и остались самыми лучшими.
Re: "Характер человека - это и есть его судьба".